Дни стали, под конец, короче.
Во времени – глухой провал:
Вчера, казалось, - Санта-Кроче,
И вот – Венеции причал.

Как на картинах Каналетто:
В каналах – крапинки гондол,
Вода и камень в брызгах света,
И, словно остров, каждый дом.

И ты, сражённая недугом,
Почти в обнимку с древним львом…
- Подвинься, милая подруга.
Ещё минута, и пойдём!






Всё слишком печально, всё очень уж грустно:
Стал холоден август, как мёртвое чувство.
Есть солнце и зелень, но, всё ж – не тепло.
Всё так, словно осень настала давно.

Зато нет дождей, и не хмурится небо.
И, в общем, не скоро до первого снега.
И главное – нас не затронул потоп,
Заливший Европу, до ангельских стоп.






Оставлю, на пару недель,
Корявость родной отчизны.
Покуда в Европу дверь
Открыла мне магия визы.

Пусть метод знакомства – галоп,
И стёрты до крови ноги,
Всё это – отнюдь, не спорт,
А древняя жажда дороги.

Увижу – что только лишь знал.
Пройду – то, что было далёким.
Ведь мир – не музейный зал,
А вдох, бесконечно глубокий.






Мой мир решил встать на ребро,
И жизнь сорвалась в кич.
В паденьи сломано перо,
Мысль обратилась в дичь.

Не в силах вымучить строку,
Пишу теперь, что есть –
Про суету и пустоту,
Да про дурную весть.






- Эй, там, снаружи, на дворе!
Не напирайте так!..
Но перестроившись в каре,
Мы удлинили шаг.

Как в масло – нож, диагональ.
Лишь громкий, мокрый треск,
Да в спину крик. – Давай! Давай!..
И внутрь строй наш влез.

Надсадно лопнула труба.
Разбита пара стен.
Но лестница ведёт туда,
Куда так надо всем.

Куда? – И чёрт не разберёт!..
Да и к чему ответ? –
- Тем, кто в строю вперёд идёт,
Куда сподручней бред!






Религия – прибежище трусливых,
Тех, кто боится быть самим собою,
Кто видит всюду внешнюю лишь силу,
Себя считая жалкой пустотою.

Пусть по закону бесконечно малых,
К нулю, и вправду, мы стремим в пределе,
Всё ж предпочту быть с миром я на равных,
Чем прятать голову, не размышляя, в вере.







А ты знаешь, что мне ветер
Целый день сегодня шепчет,
Что рассказывает нежно,
Позабыв про все дела?

Шепчет он, что лик твой светел,
То, что солнцем он отмечен,
И что не встречал он прежде
Нежных, словно облака.

А с утра, до самой ночи,
Знаешь, что поёт мне дождик,
Словно нотой, каждой каплей
Ударяя в гладь стекла?

Он поёт, что грустно очень,
Грустно, если чувств источник
Бьёт лишь там струёю сочной,
Там, где буду я едва.

И когда бредут по небу
Звёзды, тучными стадами,
Сны роняя к нам на землю,
Снится мне всегда одно:

Снится мне, что снова лето,
Что дорога под ногами,
И что вновь с тобой я еду
Бесконечно далеко…






Утерян свет.
Разорван путь.
Теперь лишь бред,
Где раньше – суть.

Теперь лишь вздох,
Да новый страх…
Усталый бог.
Безвольный взмах.






Был разрешён один вопрос,
И ты спросил.
Жизнь – словно поезд под откос.
И нет уж сил.

Ты знал – ошибки не простят,
И ждал ответ.
Ты лишь бросал тревожный взгляд
На свой же след.

Как комья горькой черноты –
- Что не успел.
Поток житейской пустоты:
Ты – не у дел.

И сбитая с пути душа.
И голод снов.
Ответят что – ждёшь не дыша, -
- В конце-концов.






Путём опавшего листа,
Где смерть приравнена к свободе,
Прийти к тому, что жизнь – всегда
Подчинена своей природе.

Иль рухнув в пропасть с высоты,
Познать вдруг, в силе притяженья,
Безжалостность земной судьбы,
Где нет ни чуда, ни спасенья.

Но всё ж, услышав в тишине,
Как сквозь тебя уходит время,
Конечность вдруг понять в себе
Лишь как задачу, а не бремя.






Теперь уж поздно что-либо менять:
Я сделал шаг от края – в глубину.
Отринув свет – не значит тьму принять:
Лишь не идти судьбе на поводу.

И падая теперь всё время вниз,
Но отрицая сумрачное дно,
Пусть я, увы, давно не оптимист,
В свою удачу верю, всё равно.






И я, увы, играю в ту игру,
Где мир един на стыке половинок:
Одна из них принадлежит добру,
В другой, всё – зло, до тоненьких прожилок.

Но как возможно что-то разорвать,
Что неделимо по своей природе?
Боюсь, о зле, мир может и не знать:
Оно – условность, при таком подходе.






Предзимний танцующий ветер.
Земля под его ногой,
В следах ледяных отметин,
Осталась совсем нагой.

Плащ снега едва наброшен.
На ветке – увядший лист.
И день – с каждой ночью, всё тоньше.
И воздух – морозно чист.






Вновь небеса расколоты до звёзд.
И время, кошкой, распушило длинный хвост.
И встали дыбом, словно шерсть секунды.
И вот безумье разрывает путы.

Я вновь один, пред ликом пустоты.
Душа – как лёд, что умер из воды.
И всё заполнила изломанная колкость.
Я жил движением, а умер – через стойкость.






Едва торопливо настала зима,
Неделя – и снег весь сошёл, без следа…
И воздух, промокнув, стал влажным и тёплым.
И капает с крыши на грязные стёкла.

Лишь слякоть, да лужи… Ушли холода…
И кажется, вновь зеленеет трава.
Но сколь не лукавила с нами природа,
Не верю я в лето, близь Нового Года.






А день звенит,
Словно в оркестре – медь.
Кто не спешит,
Того догонит смерть,
Не дав закончить
Всё, о чём мечталось.
Нелишне помнить –
- Мир не знает жалость.






Всё то, что было сжато до предела,
Как книга целая, сгущённая до строчки,
Вдруг полыхнуло бесконечно белым
И разлетелось, тут же, на кусочки.

Утратив в миг, божественную целость,
Забыв о том, что было всё едино,
Разъятость обрела тот час же зрелость,
И тайна истины мелькнула снова мимо.






Громоподобною улиткой
Ползёт по улице трамвай.
Льёт свет, рассеянный и зыбкий,
Торчащий наискось фонарь.

Пока ещё пустынно-тихо,
И дремлют, до поры, дела,
Но растревожить злое лихо
Торопимся уже с утра.

В метро у всех такие лица –
- Словно холодный, мёртвый воск.
С решимостью самоубийцы
Нас тащит на работу мозг.







Не смотри на меня,
Ожидая какого-то чуда.
Мы лишь просто друзья,
Пусть признаться себе в этом трудно.

Пусть невидима грань,
Но душа – всё ж иное, чем тело.
Хоть у плоти нет тайн,
Это вряд ли изменит суть дела.

Пусть объятия жарки,
И тянуться, с жадностью, губы.
Ткут иное нам парки:
Их нити – бесцветны и грубы.







Жжёт тишина кислотой одиночества.
Но в сердце – решимость и голос пророчества.
Кто не ушёл, тот и принял судьбу.
А я-то, уж точно, теперь не уйду.

Лишь камнем и холодом дышат здесь стены.
Но рядом, калёным железом – измены.
И кто-то, уж верно, готовит петлю.
И в страхе, о плахе я Бога молю.






Ты мне шепнула. – Приходи!
Хоть днём, хоть среди ночи.
Ты улыбнулась. – Приходи,
Всегда, когда захочешь.

Лукавством светятся глаза,
И крепко сжаты губы.
Хитришь ты что-то, стрекоза,
Я не настолько глупый!

Но наслажденье, что в тебе –
- Что благодать, от бога:
Как кот, охочий по весне,
Примчусь, в мгновенье ока!






С конца обжёгши, вымочив в крови,
Копьё швырнул, в сердцах, себе под ноги:
- О, Мир! Отныне мы с тобой враги,
И нам отныне – разные дороги!

И будто сбросив тягостный балласт,
Я тут же взмыл в безоблачное небо:
- Прощай, ревнитель бестолковых каст!
Не нужно мне ни зрелища, ни хлеба!

Мой путь теперь – на яркую Луну,
Что ночью золотиться долькой сыра.
Мой путь теперь – не в ширь, а в глубину,
Где мысль – не меч, а тонкая рапира.

Мой путь теперь – куда уж нет пути,
Где только в одну сторону дорога.
Где, может быть, я так смогу уйти,
Чтоб и тебя оставить за порогом.







Холод. Днём и ночью холод,
До сиянья звёзд.
Долгожданный снежный полог
Чист пока и толст.

Поцелуи от мороза
Рдеют на щеках.
Отморожен кончик носа. –
- Помнишь, где и как?

Новогоднее веселье
Где-то позади.
Но вновь встретимся, поверь мне.
Верь в это и жди.







Как шкура волшебного зверя,
Сверкает на солнце снег.
Как иглы его – деревья,
Как взор его – утренний свет.

Бывает, что вздыбит шерсть он,
Завоет и засвистит,
Ударит морозной плетью,
Коль ветер его разозлит.

Уж лучше – пусть тихо дремлет,
Даря, как мурлыканье, скрип.
А дворник – его причешет,
Чтоб не был лохмат и сердит.






Я поверить могу едва:
Вместо солнца на небе – дыра,
И, как будто в полночном бреду,
Изливает на мир черноту.

Свет – что трещин липкая сеть.
Прикоснуться к ней – верная смерть.
И как мухи в ней – стон и мольба:
"Не покинь и спаси меня!"

Но оборвана вечности песнь.
Мир отныне – что прошлого тень.
И как блин, круг пожрав бытия,
Взгляд Из Вне погасил и себя!







Как в Рим, в Москву ведут дороги.
И вот, уже в который раз,
Запутав планы все и сроки,
Судьба, с улыбкой, сводит нас.

Из сердца Северной Пальмиры,
Путём ночных, железных стрел,
Примчалась ты, шепнуть чтоб – "Милый!" -
- И вновь сбежать на вихре дел.

Два дня всего, да капля ночи. –
- Но лучше так, чем ничего!
Ведь, может, жизнь опять пророчит?
И встречу ткёт веретено?






Так, всякий раз, ища вопрос,
Что был бы дверью в царство истин,
Как мотылёк, впряжённый в воз,
Достичь не в силах ясной выси.

Границы держат языка
И, в общем, тварность каждой мысли:
Ведь кто я – жест, или рука?
Иль то, что не дано исчислить?






Рельсы шепчут о чём-то своём,
Чуть тревожно и капельку грустно.
Мы в трамвае лишь только вдвоём,
И на улице – гулко и пусто.

Утро спит, за изгибами крыш.
Ночь ещё не покинула город.
Вот и ты, друг мой, сонно молчишь,
Мне уткнувшись в измявшийся ворот.






Ночь торопиться сжечь звёзды,
Сон, какой-то не серьёзный –
Я смотрю его в пол глаза,
Удивительная фаза


Днём опутано сознанье,
Бред, иль тайные желанья
Но скорее, понемногу –
Миру, дьяволу и богу –







Весной – и поцелуи слаще.
И взгляд притягивает взгляд.
И чувства – не зовут, а тащат
Туда, где вместе – рай и ад.

Но встав пред миром на колени,
Мы молим только об одном:
- Дай ещё больше! Дай без меры!
Чтоб в сердце был лишь смех и стон!







В ту пору, когда снег исходит ручьём,
Чтоб ночью стать корочкой льда,
Природа безжалостно тело влечёт
К источнику ласк и тепла.

Но время – закрытая наглухо дверь,
К которой нет даже ключа.
И вот, я – как август, когда ты – апрель,
И дни нам – удары бича.

Но вечно разлуке не скалить клыки,
Придёт и иная пора:
Мы станем – как сжатые пальцы руки,
В объятьях сплетясь до утра.






В марте постарела зима:
Стал морщинист и тёмен снег,
И всё тоньше, день ото дня,
Кожа льда над венами рек.






И вновь, четверг – за средой,
Как небо – сразу за крышей.
А хочется день иной,
Не заданный чем-то свыше.

А хочется – веселин,
Или, на худой конец, дудень.
А то голова уж болит
От долгих и нудных буден.






Сегодня день Святого Патрика,
И пиво – что Христова кровь.
А служба у хмельного праздника –
Весёлый танец, вновь и вновь.

И даже я в "Свинью" намылился
(Давно сосисок не жевал!)
Во сколько всё, не знаю, выльется,
Зато послушаю "Tintal".

Быть может даже и попрыгаю,
Коль джига застучит ногой.
Хочу веселье мерить пинтою,
На прочее – махнув рукой!






Молчи! Слова я не приму!
Сегодня жду совсем иного:
Ведь вечер рвётся на губу
Прикосновеньем, а не словом.

Я жду лишь шёпот нежных рук,
Объятий крик, в любовном споре,
И сердца – грохот, а не стук.
Вот, что я жду. Сегодня. Вскоре.






Что-то сегодня ветрено.
Пожалуй, схожу на форпост.
Весна спешит слишком медленно,
И льда ещё крепок мост.

Река, обжигающим пламенем,
Там, где-то внизу, подо мной,
Как Каин, убивший Авеля,
Бездонна своей чернотой.

Но ветер, рождённый музыкой,
Коснувшись стальной глубины,
Как прежде, безгрешен акустикой,
Хоть стал уже ветром воды.







Ну, наконец-то, и весна!
Устал от холода и снега.
Хочу сияющего неба,
Травы зелёной и тепла.

Хочу журчание ручья
И птиц волнующее пенье.
Хочу порыв и вдохновенье,
А не тоску пустого дня.

Хочу, чтоб ветер звал меня
Опять куда-то на край света,
Чтоб ось сместила бы планета,
И в лето погрузился я!






Ночь безлунна и глубока.
Свет свечи рисует тени.
Мы хотим узнать, до срока,
Нити будущих плетений.

С тайны сдёрнуть чтоб завесу,
Волос жжём мы над водою,
Мудрого зовём мы беса –
- Натираем нож золою.

В воск горячий – тёртый ноготь,
Землю, соль и каплю крови.
Если верно всё исполнить –
- Тайны бес свои откроет.

Но невнятны его речи:
Смысл скользит куда-то мимо.
- Зададим вопрос полегче!
Кто такой, хоть, воин Сида?

И опять туман без меры.
Сотни слов, да всё без толку!
- Ладно, прочь ступай, дух серы!...-
- Отпускаем балаболку.

Ночь безлунна и глубока.
Свет свечи рисует тени.
Чтоб постигнуть тайну рока,
Мало только с чёртом бдений.






Неба зыбкие границы
Взор всегда проходит мимо:
Небо – не объект, а принцип,
Взгляд на обустройство мира.

Дополняя жизнь земную,
Нам даруя суперэго,
Небо целость лишь взыскует,
В отраженьи человека.

Но кто хочет ещё выше,
Кто стремиться не к покою,
В небе правды тот не ищет,
А идёт своей тропою.






Небо пасмурно-хмуро.
Что сегодня? Среда?
Сна тяжёлую шкуру
Трудно снять, как всегда.

Мыслить надо бы ясно.
Только с этим – труба!
Недосып, как и пьянство –
- Не порок, а судьба!






В цене, фасоне и расцветке
Запутался по самый нос.
- Как выбирали вещи предки? –
- Стал волновать меня вопрос.

Ужель, как я: метались хмуро
Меж шкурами, во тьме пещер:
- Взять мамонта, иль всё же тура?
Такой? Иль больший чуть размер?

Как это всё мне надоело!
Три дня – и словно чёрт, я злой!
Дойдя в терпеньи до предела,
Готов ходить уже – нагой!






Ветер крутит колесо
Вечности.
Ветер – образ и лицо
Быстротечности.
Ветер, чья душа –
- Лишь движение.
Ветер - это цельность я,
В изменении.







Овчина на берегу.
И здесь же – тот самый оракул.
Я мимо уже не пройду:
Он манит, как кость – собаку.

Я слышу божественный звук.
Как джинн, заключён он в бутыли.
Я вижу движения рук,
Что звук этот разбудили.

И силою колдовства,
Иль чем-то ниспосланным свыше,
Я сам помещаюсь туда,
Чтоб чудо это услышать.






В начале этой недели,
Я снова гостил в "Вермеле",
Под буйство разгульных кельтов,
В объятьях бретонских ветров.

Там пела пронзительно скрипка.
Ревела всех громче волынка.
И в пиве хмельного цвета
Я видел ирландское лето.







Ржаво скрипнула дверь.
Вспыхнул яростно факел.
Я, как загнанный зверь,
Вскормлен жизнью на страхе.

Я отпрянул назад,
Сколько цепи давали.
- Что же, видеть не рад?
А ведь были друзьями…

Я всмотрелся – король!
- Что ещё тебе нужно?
Жизнь и так мне - лишь боль,
Хочешь было чтоб хуже?

Он не прятал глаза.
Был вопрос в его взоре.
- Это всё не спроста…
Смысла нет в приговоре…

Я устало кивнул.
- В чём монаршая милость?
Не винят же стрелу,
Коль кого-то сразила…

Он вздохнул и ушёл.
Но оставил свой факел.
- Что ж, уже хорошо!
Посижу не во мраке.





  *      *      *


Грянули трубы.
Но не во славу.
Грянули трубы. –
- То мой приговор.

- Десять утра. –
- Я подумал устало. –
- Десять утра. –
- Ждут палач и топор.

Повозка –
- Сияющий жемчугом бархат.
Знамёна с гербом.
И в коврах эшафот.

Загвоздка лишь в том,
Что мне это не надо:
Не всё ли равно,
Если ясен исход?

Ликует толпа.
Не по злобе, конечно.
Ликует толпа.
Казнь – бесплатный урок.

Ни слава, ни деньги –
- Ничто здесь не вечно.
Богатый, иль бедный –
- Плати за порок!

Вот вновь перечислили
В чём я повинен.
К губам дали крест. –
Бог пребудет с тобой!

На алой подушке
Колени мне сдвинули.
Вот лезвия блеск! –
- Ну, прощай, мир благой!

- Нет, стойте! –
- То крик, иль в ушах шум агонии?
- Нет, стойте! –
- О, боже! Ужели сказал то король?

- Вину извинить!
Так сегодня угодно мне.
Пусть встанет с колен
И уходит домой!

Ликует толпа. –
- Сколь судьба переменчива!
Ликует толпа,
Слёз роняя поток.

Сапог не продаст
Мастер дел уж заплечных.
На этот обманут раз
Смерти злой рок.






Опять всё то же, что всегда:
В метро полным-полно народу.
Ведь дамы все и господа
Успеть стремятся на работу.

Телами полнится вагон,
По мере своего движенья.
Я, за отсутствием ворон,
Смотрю на дам, что посвежее.

Чем попусту вот так зевать,
Мне лучше флиртовать бы с музой.
Всё так!.. Да где ж её сыскать? –
- Так рано, ей и стих – обуза!






Ночью за окном – дождь:
Сорок тысяч тоненьких струй.
Вышивают бисером ночь,
Словно знамя будущих бурь.

Но пока – и тиха, и нежна
Эта песня ангельских слёз.
И я буду с ней до утра,
В сладком царстве волнующих грёз.






Звонком оборванный рассказ,
И я остался в Сан-Марино.
Что ж, видимо не в этот раз
Закончу повесть пилигрима.

Сейчас вот, чуть поговорю,
Да вновь возьму свои котомки,
Чтоб завтра повстречать зарю,
Где воздух – деревенско-тёрпкий.

Ленюсь, конечно. Как ещё?
Но обещал поспеть ко сроку.
И вот – рюкзак через плечо,
И тороплюсь уже в дорогу.

Но к небу ластится закат. –
- Удача может пройти мимо:
Коль рейсов оборвётся ряд,
То вновь вернусь я в Сан-Марино.






В спираль закрученный поток,
В нём жизни заключён росток,
Что, словно времени стрела,
Нацелен в завтра, из вчера.

Но скрытен провиденья лик:
Никто, что будет – не постиг.
И равно может стать росток –
- Сорняк, иль сладостный цветок.






Коснулось – и ушло.
Взглянув лишь, удалилось.
Я был с ним заодно,
Пусть только миг всё длилось.

Средь рухнувших границ,
Где оборвалось тело,
Я текстом стал страниц
Надвечного предела.

Огнём небытия.
Но только на мгновенье…
И вновь – вошёл в себя,
Где вместо пламя – тленье.






Чтоб меч быстрей скрестить с врагом
И на века остаться в славе,
Клялись не золотым руном,
Здесь цапле все обет давали.

Один сказал. – Мадам! Мой глаз.
Его закройте своим пальцем.
Закрыли?.. Ну, так в добрый час!
Пребуду, с радостью, страдальцем!

Покуда враг не побежит,
Не покориться Эдуарду,
На мир пусть глаз один лишь зрит!
В том цапле приношу я клятву!

Вот каждый дать спешит обет,
Порой теряя чувство меры.
И королева. – Видит свет!
Во мне – дитя, не день уж первый!

Мой государь, клянусь я в том –
- Коль не коснусь земли французской,
Дитя Ваш не увидит дом,
Порукой в том – стилет мой узкий!

На миг настал тишина.
Король промолвил потрясённо. –
- Вовек никто и никогда
Не обещал отдать столь много!

…Средневековая игра
Порой смешна, порой жестока.
Но предавались ей всегда –
- С безумством тайного порока!






Рвёт кашлем грудь мне наизнанку,
Словно снарядом – жерло пушки.
Зову я естество к порядку,
Но всё, словно слону – хлопушки.

Болезнь упрямей ста ирландцев.
Плевать ей на мои потуги:
Она азартно кружит в танце,
Внутри меня, подобно буре.






Калитка открыта. Дорога зовёт.
Коль сделал ты шаг, путь один лишь – вперёд.
Туда, где за лесом – овраг и гора.
Туда, где ты не был ещё никогда.

Вприпрыжку, галопом, лишь пыль до небес!
Вот сразу за полем – шумит древний лес.
Там храбрые эльфы и стаи волков,
Коварное эхо и тайны веков.

В овраге, где речка и омут без дна,
Русалка беспечно поёт завсегда.
Но лучше её обойди стороной,
Чтоб сладкая встреча не стала бедой.

Иди вдоль реки этот день, и ещё –
- И кончится край бесконечных чащоб.
И вот, как услышишь – шумит водопад,
Коль дальше пойдёшь – тебе чёрт уж брат!

Там горные тролли и страшный дракон,
И лишь под горою – какой-то закон!
Спускайся, где корни пустила гора,
И гномы, быть может, приветят тебя.

Но всё-таки, ухо держи ты востро.
И что поценнее – в котомку, на дно!
Да помни! – В пещерах, ещё и сейчас,
Нет-нет, да сверкнёт злобный гоблина глаз.

А впрочем – вперёд! Ведь опасней всегда
Бояться того, что не встретил пока!






Разорвана – не связать.
Разбита – на сотни осколков.
Бессмысленно обвинять.
Рыдать – ещё меньше толку.

Скрещение всех времён
На точке судьбы и пространства,
Была она тем узлом,
Что песню скрепляет с танцем.

Но вечности один вздрог,
Конвульсия, в бесконечном –
- И рушится даже рок.
А тут – только вздох, в быстротечном.






Зарей охвачен северо-восток. –
- Пора вставать, тащиться за порог,
Туда, где день, а вместе с ним – заботы.
Увы, мы часто – данники работы.

А хочется – лежать и не вставать,
Забыть о том, где ты, а где кровать,
Лишь храпом громким выводя рулады
В объятьях сна – желаннейшей услады.







Увы, жизнь множа на упрямство,
Ты хочешь изменить судьбу,
Твердя, с завидным постоянством. –
- Я, всё равно, её люблю!

Пусть так! Но с миром этим в ссоре,
Иную ты сложил игру,
Где можно, с нежностью во взоре,
Терзать любимую свою.






Нет, жизнь – совсем не лабиринт,
А просто множество изгибов.
И время – не стрела, а винт.
И Бог – не данность, а лишь символ.

Судьба – лишь мысленная связь
Почти разрозненных событий.
И что-то не даёт понять
Единство мира, в тьме наитий.






Порою текст – упрямейшая вещь.
И ты не в силах написать иначе.
И вот косноязычна твоя речь:
В глазах читателя,






Лето, лето… Где же ты?
Две недели льют дожди,
С туч, что мчат по небосводу.
Ух, как зол я на природу!

Но ещё я больше злюсь,
Когда слышу. – Ну и пусть!
Пусть дожди, хоть до июля,
Чем жара и пота струи.

- Нет, - скажу я, - господа!
Дождь – беда, а не жара!
Лучше солнце в ясном небе,
Пляж, вода и капля лени!






Дверь была приоткрыта.
(После стольких-то лет!)
Мыслей целая свита
Ждут, какой дам ответ.

Хотя, что же тут думать?!
Вот он случай! Как раз!
На резоны все – плюнуть!
В профиль, или анфас.

Там, я знаю, есть что-то,
За что стоит рискнуть.
Нет, не клад, не банкноты,
А какая-то суть…






Я ночь сменял, без сожаленья,
На сладость ненасытных губ,
На страстность слитного движенья,
В блаженстве замерших минут.

Пусть сновидения в обиде,
И в ревности слезах Луна, -
- Сегодня вы меня не ждите:
С другой я буду до утра!

Всего себя отдам я ласке,
Заклав за нежность – свой покой.
И лишь шепчу чудесной сказке. –
- Ещё чуть-чуть побудь со мной!






В лесу гуляю, глядя из окна,
В минуты редкие безоблачной погоды:
Дождь весь июнь льёт, точно из ведра,
Вот и не тянет в общество природы.

А в это время, в прошлом пусть году,
Но я ходил, почти что обнажённый,
И вечерами плавал всё в пруду,
На духоту и солнце раздражённый.






Утро. Клубится туман.
Я потерял дорогу.
Болота глухой котлован,
Где цапля поджала ногу.

С веточки – капля дождя.
И мутная лента восхода.
Начало нового дня,
Как камень, брошенный в воду.






Лишь в первый выходной июля
Достигло лето той поры,
Когда, от ярости полудня,
Искал спасенье у воды.

Не я один – там тьма народу,
Как лежбище морских котов,
Сбежав с квартиры на природу,
Вкушало знойность берегов.






Почти что Шир, где вместо эля – пиво,
Да та же жажда не дразнить судьбу:
Прожить в согласии с самим собой и миром
Мечтают чехи в гамаке, в саду.

Страна волшебная, из книг оживших сказок,
Злодеев писанных, железных королей.
Пусть красотой здесь дышит каждый замок,
Но красотой – навек ушедших дней.







Сентябрь, первой желтизной,
Коснулся листьев на деревьях.
И сразу ниспослал покой,
Прозрачным сделав дух и время.

Как паутинка тонок свет.
Вся синева – ещё от лета.
Но холоден уже рассвет,
Как в сессию – клочок билета.







Люби, страдай, лей слёзы, смейся –
- Пусть будет в жизни полнота!
Отчаивайся, вновь надейся:
Не кара мир, и не игра.

Всё слито таинством мгновенья
В поток скользящий бытия.
Нельзя прожить без сожалений.
Но и не жить совсем – нельзя!






Вот и заморозки первые.
Пусть ещё не до нуля.
В иней спрячется, наверное,
Скоро стылая земля.

Льдом затянуться все лужицы.
Опадёт ковром листва.
Осень чуть ещё потужится,
И...

Всё же я прошепчу тебе. – Нет! –
- С ночи сбросив страсти покров.
Ведь и днём я на той глубине,
Где знаменья шлёт таинство снов.

Недосказанность – та же судьба:
Не тропинка, а след на траве.
Ты ж в неведомом – только едва,
И ответ твой, увы, - не во мне.







Страсти девятый вал
Силу утратил давно:
Любил, что и проклинал –
- Илом легло на дно.

Боли тяжёлый песок,
Любовной травы тенета,
Бешенство яростных строк –
Всё скрыла теперь глубина.

Толща прозрачная вод,
Как изумрудный кристалл.
Я сам перешёл себя в брод
И к берегу снова пристал.

Бескрайня душевная сушь.
Я твёрдо стою на ногах.
Поверь, я давно не сержусь.
Я знаю, мы в разных мирах.






Осени поздней страницы,
Зачитанные до дыр:
Вороны, что вовсе не птицы,
А мусора ориентир;

Дороги – раскисшею жижей;
Навечно заложенный нос;
Дождь – песней унылой по крыше;
И гостем желанным – мороз.






Хотелось бы всего поболе:
Здоровья, денег, счастья, воли.
Чтоб в будни, каждый божий день,
Не покидать, чуть свет, постель.

Чтоб жизни текла неторопливо.
Заботы, с горем шли бы мимо.
Но, всё ж, не праздная судьба
Уделом стала б для меня.

Во нажелал! Смеются мойры:
- Не много ль? – "Счастия и воли"?
- Да пусть и так! Не мне вопрос!
Решать тут должен – Дед Мороз.







Огонь небесный древо поразит.
И мир лишиться гиблого покоя.
Звезда смирения сойдёт с своих орбит,
На жернов устремившись со враждою.
Восстанет тьма. Смерть урожай сожнёт.
Надежда будет попрана судьбою.
И лишь сменивший ложку на клинок,
Изгури долг оплатит щедро кровью.







…Муж-чародей ревнивый
Превратит
В цветок благоуханный
Ваше тело.
Но я, пчелой ретивой,
В тот же миг,
Примчусь отведать
Сладости запретной.
Он сделает Вас
Перстнем на руке.
А я, тот час,
Китрамским стану вором.
Он птицею Вас пустит
В вышине,
Я ж коршуном примчусь,
Как ветер скорый.
Чтоб ни придумал
Искушённый маг,
Вам от меня,
Всё ж, не уйти никак!







Новый год. Уже стемнело.
Свет, трепещущий, свечей.
Телевизор спит без дела,
А квартира – без гостей.

Посидим вдвоём тихонько
В этой полутемноте.
Новый год – лишь повод только,
Чтоб поближе сесть к тебе.

Я сойду за Дед Мороза.
Ты ж – Снегурочка… О, нет!
Так дойдём мы до курьёза:
Ведь получиться – инцест!






Терпкий запах ёлочных базаров.
И снежинки – роем белых мушек.
В магазинах – суета вокзалов.
Блеск манящий ёлочных игрушек.

И уж хочется, пришла чтоб поскорее
Новогодней полночи минута,
Чтоб к столу усевшись потеснее,
Пожелали счастья мы друг другу.






Не проросло, с двенадцатым ударом,
В мир этот, чудо, даже для меня.
Не мир, а я, наверно, был с изъяном,
Румяным яблоком, скрывающим червя.

Пусть снега свежего сияющие ризы,
Страницей белой звали за собой,
Подобно башне, падающей в Пизе,
Я вновь не стал ни небом, ни землёй.

Пришёл опять к немому я исходу,
Не одолевши внутренних преград.
Слова не вырвались из сердца – на свободу,
На лист не выпали, словно из тучи – град.






Запах первых ручьёв.
Песня ранней капели.
Время верно течёт
От отчаянья – к вере.

От короткого дня –
- К небу, полному солнца.
Там, где ветер уж пьян
Тем, листва что проснётся.

Скоро, скоро уже
Сгинут в прошлом метели.
Мы живём на меже
Меж любви и сомнений.







Небо полнится светом.
День растёт ото дня.
Ожиданием лета
Пропиталась земля.

Гудят соком деревья.
Рвутся почки – листом.
Дышит будущим семя
Под суглинным пластом.

Жизнью сдавлено время,
Словно ветром – крыло.
Пусть не в Бога, но верю,
Как Адам – в то ребро!







Птицей весенней в бездонности неба,
Дурманящим запахом свежего хлеба,
Нечаянной радостью, дивной игрой
Приходит любовь за тобой и за мной.

Коль хочешь навеки блаженства и чуда,
Любовь не пытай. – Почему и откуда?
Люби, как зарю обожает восток,
А капля чернил – белоснежный листок.

Останься свободным. Оставь на свободе.
Пусть чувства живут, повинуясь природе.
Пусть прежним любви остаётся лицо
И после того, как наденешь кольцо!






Все точки над i расставлены.
Кто против – давно раздавлены.
Но Путин, безвинным агнцем,
Грозит непослушным пальцем.

Твердит. – "У нас всё по закону!"
И дуют чины на воду,
Чтоб вбив в здравый смысл кол осины,
Вновь строить бред сивой кобылы.







Тебе, о Боже, душу отдаю!
Пусть Твоя воля надо мной вершится!
В лёд обрати, предай меня огню –
- Всё дар благой, коль из Твоей десницы.

Возвысь меня во славу Ты свою,
Или низринь на самое дно мира –
- Везде Твоё величье воспою
И в благодарность вознесу молитву!







Европы, утомлённый лик,
Уставшей собственным покоем,
Недвижен, как страницы книг,
Стоящих молчаливым строем.

Румяна, крашеный парик:
Жива туристов свежей кровью.
Я тоже – капелькой проник,
Чтоб вены ей омыть собою.

Коснуться чтобы костяка
Истории скреплявшем мышцы.
Прочесть подошвой башмака
Из камня древние страницы.

Но вот – ирония судьбы!:
Венчался с европейским прошлым,
А под венец идёшь вдруг ты!
Что, право, - несравнимо больше!







Вы вместе отныне. Вовеки веков!
Ангел осыпал дождём лепестков.
Синяя птица впорхнула в окно.
Если ты любишь, быть вместе – легко.

Исполнен надеждой грядущий рассвет.
А нежной росою – душистый букет.
Но счастье тогда лишь наполнит все дни,
Если сердца будут вечно в любви!






Снега скрип, как обещанье сказки.
Пахнут детством ёлки на базаре.
Уже вскоре вспенится шампанским
Праздник, на двенадцатом ударе.

Отгремят торжественно куранты.
Эхом смолкнет в прошлом всё плохое.
Новый год – пора дарить подарки,
Вновь сердца наполнив теплотою.






Пока белы ещё сугробы.
Мороз по-зимнему сердит.
Сидят, нахохлившись, вороны.
И снег не тает, а скрипит.

Но день заметно стал длиннее.
И выше стала синева.
Как драгоценные каменья
В луч солнца вплетена весна!







День нынешний – не чернозём,
А бедный травами суглинок.
Но пашем мы его вдвоём,
Чтоб снять с воды, хоть каплю сливок.

Фортуна смотрит свысока.
Достаток – там, за горизонтом.
Зато судьба пока легка,
И счастье – рядышком, под боком.







Пахнет свежестью и свободой.
Солнце в небе стало иным.
Ноги бредят дальней дорогой.
Манит душу к мирам чужим.

Словно зеленью – голые ветки,
Одеваются люди в мечты.
В их крови пробуждаются предки,
Из далёких времён кочевых.

В сердце – радостное смятенье,
Жажда новых дорог и судьбы.
Это значит – пора цветенья.
Это значит – пора Весны!







В любви отныне, навсегда
Едины будьте в каждом вздохе.
Рука – в руке, глаза – в глаза:
Одной теперь вы песни строки.

Надежды, трудности, мечты –
- Испито будет всё до капли,
Когда любовь – как дар судьбы,
А не как роль, в плохом спектакле.

Дай бог вам этой глубины
И счастья в жизненной дороге!
Меняется пусть цвет листвы,
А цвет любви – пусть будет стойким!






Берлин, Париж и Барселона –
- Европу тур согнул дугой.
Через Рейхстаг и до Сорбонны,
А дальше – в море, с головой.

Вдыхая стран иных дыханье,
Обычай примерял, как фрак –
- Пускай одежда мне чужая
И пусть сидит на мне не так.

Зато впитал, почти что кожей,
Европы тонкий аромат,
Что, чем древнее, тем дороже.
…Но всё! Похоже – путь назад!







Первый иней поутру.
Рыба сонная в пруду.
Листьев пёстрая палитра.
Дождевой воды корыто.
Как обычно, в сентябре,
Осень снова на дворе.

Может быть, кому не очень.
Может, лето кто-то хочет.
Может так, да только я
Рад приходу сентября.

- Почему? – меня ты спросишь.
Радость ты сама приносишь!
Ведь, с приходом сентября,
День Рожденья у тебя!







Весна живёт в улыбке на губах,
В весёлом звоне мартовской капели,
И в пеньи птиц, и в луговых цветах,
И в стоне сладостном в растерзанной постели.

Весна – в дыханьи свежем ветерка,
Что был напоен талою водою.
Весна – в бездонности, где бродят облака.
Весна – в тропе, зовущей за собою.

Весна – повсюду, куда бросишь взгляд!
Она вращает обруч горизонта
На тонкой талии. Свет солнца – весь наряд,
Для той, кто дочь и ангела, и чёрта.







День полнится теплом и светом,
А небо – ясной глубиной.
Мир повернулся лицом к лету,
Расставшись с сумрачной зимой.

Дыханье смутное надежды
Щекочет ноздри бытия.
И брови хмурятся всё реже,
И у меня, и у тебя.

Весна нам дарит обещанья. –
- И мир вокруг – уже другой!
Пусть в глубине души и знаем:
Всегда всё то же, под Луной.






Терзаемы ревностью к цельности неба,
К виденью недвижно царящего храма,
Мы все забываем – иллюзии слепы,
И верить в незыблемость – глупо и странно.

Но хочется душам, в изменчивом мире,
Растаять в блаженстве единого взгляда,
Когда, как в знакомой им с детства квартире,
Все вещи стоят под рукой, и где надо.







Едва первый луч озарит небосвод,
Как замок разбудят рога.
И вот уже славный король наш, Туод,
Мчит в лес, сквозь поля и луга.

Вчера за ручьём, средь ветвистых дубов,
Ел жёлудь матёрый кабан.
Король не боится ужасных клыков!
Король не страшится ран!

Припев, через каждые два четверостишия:


Как гром бьют копыта, сияет доспех,
Смеются друзья короля –
- Ади Орэда и ади Дольдех:
Всяк хочет прославить себя.

Но путь их недолог – вот он, тот ручей.
Заливист собачий лай.
Закончилось время бахвальных речей.
Охотник, давай, не зевай!

Вот спущена свора, трубит звонко рог,
И ловчий кричит им. – Пора!
Но, видимо, гневался в день этот Бог:
Кабан рвёт собак короля.

И мчится из леса, подобно стреле,
Свирепо и злобно визжа.
А следом за ним, по росистой траве,
Король и его друзья.

Вот берег крутой, впереди же – река.
В отчаяньи мечется зверь.
Воздето копьё, и не дрогнет рука!
Попался кабан, уж поверь!

Но что это? Крик разрывает уста!
В смущеньи охотники все:
Вдруг вепрь разбежался, и вот уж река
Несёт его прочь ото всех.

- Проклятье! – в великой досаде Туод. –
- Сам Тёмный ведёт кабана!
Но пусть за собак всё ж ответит мне тот,
Кого прочь уносит река!

- Ах! – Ади Орэда кричит королю. –
- Куда же вы, мой господин?
И ади Дольдэх тоже вторит ему. –
- Лезть в воду у нас нет причин!

Но слушать советов не хочет Туод
И правит в стремнину коня.
И вот уж не видит придворный народ
В реке своего короля.

Излучина скрыла Туода от глаз,
Зато видит он кабана.
Охотничий пыл в короле не угас –
- Его остановишь едва!

Вот берег другой, и хоть вепрь устал,
Но мчится упрямо вперёд.
И сердце Туода – кипящий металл,
Он тоже – не отстаёт.

Весь в пене кабан: не дыханье, а хрип.
И валится вепрь на бок.
Ликует король, что добычу настиг.
Услышал молитву Бог!

Но что это? Мнится ли это ему,
Иль вправду кабан говорит?
- О, славный король, я смиренно молю,
Пусть меч твой меня не пронзит!

Я – леса хранитель, из сонма богов,
Ушедших в минувшего тень.
Меня не сгуби, но клянусь тебе в том,
Восславишь ты этот день!

Король поражён, наш король потрясён,
Язык растерял все слова.
Пусть мудрый Туод знал почти обо всём,
Но слушать чтоб кабана?!

Но тот, кто учтивости с детства учён,
Останется вежлив всегда.
И вот, расстаётся рука с мечом.
Король улыбнулся слегка.

О чём говорили кабан и король,
То Бог утаил от нас.
Но вот возвратился Туод домой,
И слуг он зовёт тот час.

- Украсьте покои, накройте столы,
И знатных зовите гостей.
Сегодня, ещё до восхода Луны,
Я встречусь с невестой своей!

Вот съехались гости, ликует народ:
Все рады за короля.
Но кто же невеста? Об этом-то вот
Не знаем ни ты, и не я!

Устав от веселья, все радостно ждут,
Когда же наступит тот час,
И им, наконец-то, представят ту,
В чью честь их собрали сейчас.

Вдруг крики на улице. Что там за шум?
А там уж царят чудеса:
Деревья и звери идут ко дворцу!
Кто видел, как ходят леса?

А всех впереди – благородный старик,
И с ним – несказанной красы
Девица, прекрасней любви самой лик.
- Вот дочь моя, новый мой сын!

Прекрасней Аллейны не сыщешь жены!
Смотри же, будь с нею учтив! –
- И Борх, бог лесов, руки свёл молодых,
Слезу умиленья пустив.

Дивятся все гости, дивится народ:
Невеста – из сонма богов!
Какой благородный, какой древний род!
Пускай и минувших веков.

И вновь по дворцу понеслось торжество:
Вот дамы среди дерев.
А вот господа – вместе с ними зверьё.
Сегодня танцуют все!

С тех пор не бывало уж свадьбы такой!
Так славу обрёл Туод,
С охоты на вепря пришедший с женой,
С богами сроднивший свой род!







Пусть однажды случиться, что в край твой ворвётся война.
И судьба, взревновав, счёт для горьких откроет потерь.
Пусть враги всё сожгут – и уже ни кола, ни двора,
Но останется меч и отряд твоих верных друзей.

Припев:  Не ищи отступленья, коль даже остался один.

Пусть окрасится кровью доспех одного хоть врага.
Песней сладкой звучит пусть его хрип предсмертный и стон.
О пощаде – забудь – не живёт она в сердце клинка,
Пока жив хоть один, кто твой собственный мир жёг огнём.

Пусть от ярости сердце пылает, как в горне – руда,
Выплавляя в душе у врага лишь смятенье и страх.
Твоё бешенство будет – пароль к тем небесным вратам,
За которыми Бог, наконец, отделит от души твоей прах.







Са эдо вайрэсу то кома,
Ма оту амхэ ноф дол.
Вамэгу тикамэ арвэр,
Омусэ ту ам ро эол.

Юс пока ариди ту айгу,
Сатэгу омаро ту арвэр.
Эм ару ма юпога – эн’ги,
О су’ги ам сорду ту абэ.

Ис оро ладэгур итуру то кан,
Э ран йо одэгу со ому ту дар,
Но тонигу’се
то ивили кэа.
Э оро мидэгу’сэ нирхе то ба!



Там, где олени проложили свой путь,
В тени могучего, северного зуба,
Живёт старый, благородный воин,
Крепкий духом, словно столетний дуб.

Юный отрок, повенчанный с мечом,
Верно служит этому благородному воину.
В сердце этого юноши – спасение мира,
Или его погибель, на многие века.

Если ты сумеешь опередить тень,
И вперёд неё подашь ему свою руку,
То дивный остров будет спасён,
И ты одолеешь гибельную судьбу.



У Оленей Тропы,
Там, где Северный Зуб,
Старый рыцарь живёт,
Вековой словно дуб.

Юный отрок с мечом –
- Его верный слуга.
Он спасёт это мир,
Иль сотрёт на века.

Коль успеешь до Тени
Дать руку ему,
Дивный остров спасёшь,
Сокрушивши судьбу.







По рельсам стучит разлука.
Тоской за окном – зелень луга.
И дождик холодный с небес –
- Из слёз словно сотканный весь.

Без милой в дороге – скука.
И мысли бегут по кругу:
- Ах, сколько же, сколько ещё
Мой дух будет так разобщён?

Но вёрсты, с упрямством мула,
Влекут нас с тобой друг от друга.
Но я их упрямей ещё –
- Любовью к тебе я крещён.

Назло им, Земля раз кругла,
Я стал к тебе ближе слегка!







А ты летишь в воздушном шаре,
Под хмурым куполом небес.
Я жду в Москве, ты – на Урале,
И я истосковался весь.

Дни пасмурно ползут по небу,
И солнца нет в моей душе.
На всё вот, плюну и приеду!
Ах, чёрт! Ведь денег нет уже!

Мираж финансовой свободы,
Как прежде – замок на песке.
Ведь мы – заложники работы,
Чей ствол зарплаты – на виске.







Плечом к плечу, мечом к мечу!
Нельзя нам отступать!
Там, позади – родимый дом,
А в нём – отец, да мать,

Детишки малые, жена. –
- Все горько слёзы льют
И молят. – Боже, не оставь
Мужчин в чужом краю!

Точи топор, востри стрелу!
Пусть смерть дано узнать,
Но тысячи врагов придут –
- Не дрогнет наша рать!

Там, за холмами, у реки,
Наступит лишь рассвет,
Мы выстроим свои полки,
И враг нам даст ответ!

Плечом к плечу, мечом к мечу!
Нельзя нам отступать!
Там, позади – родимый дом,
А в нём – отец, да мать…






Дороги выстилает ветер
Листвой, опавшею с дерев.
Коль ты в пути, то значит – смертен
И знаешь радость, горе, гнев.

Пусть ты, как лист, недолговечен,
И краткий миг, как лист, в пути.
Зато ты жизнью, всё ж, отмечен.
Раз смертен, значит – жив… Иди!







Бьётся сердце в такт дыханью.
Нежное касанье губ.
Пусть, за гранью пониманья,
Круглым будет даже куб.

Топология пространства.
Извороты бытия.
Счастье – это постоянство,
В сердце, жаркого огня.

Из n-мерности иного,
Жизнь – лишь плёнка пузыря.
Что ж с того? Важно иное!
Важно - это ты и я.







Нежным облачком лучистым.
Сладким ароматом тайны.
Остротой весёлой мысли.
Или дивными цветами.

Ты живёшь во мне и рядом,
Наполняя мир собою.
И иного мне не надо –
- Будь и впредь моей судьбою!






Средь множества земных морей,
Бескрайних и глубоких,
Одно всех переплыть трудней,
Оно – рубеж для многих.

Пускай безбрежный океан
Грозит свирепым шквалом,
Но тех, кто в путь ушёл в себя,
Шторма пугают мало.

Души бездонной глубина,
Как вход в совсем иное:
Пространством дышат времена,
Где мир рождён собою.

И где вселенных хоровод
Извечно ждёт прихода
Того, кто их переплывёт,
Приняв обличье бога.







Весна приходит солнечным теплом,
Весёлым птичьим щебетом и пеньем,
Осевшим снегом, что журчит ручьём,
И, словно юность, свежим дуновеньем.

Весна приходит к тем, кто её ждёт,
Кто верит сердцем в жизни перемену,
К тем, кто и в горести не плачет, а поёт,
И не теряет ни в себя, ни в мир свой веру.







Снег растаял до срока.
Обнажилась трава.
Вот подсохнет дорога,
И уйдут холода.

Огнебокое солнце,
Лучезарной рукой,
Отмеряет дней порции,
Одна больше другой.

Небеса всё бездоннее.
Мир вокруг всё теплей.
Вот и стали историей
Холода зимних дней.